Жизнь / 21-01-2023 11:38

Сергей Шевелев: Падал на вертолете, тонул, за раз задержал шесть браконьеров

От моря и до гор

— В чем особенность Кавказского заповедника?

— Несколько лет назад к нам приехал немецкий эколог. Он присутствовал на открытии памятника в Гузерипле, где признался, что до этого посетил 78 стран, но красивее Кавказа ничего не видел. У нас здесь своеобразная природа. Кавказский заповедник — единственный, который расположен на территории 4 субъектов Российской Федерации (Краснодарский край, Республика Адыгея, Карачаево-Черкесия, Сириус), его 60 километров — граница России с Абхазией. У нас зонирование идет от моря и до альпийских лугов, ледников, даже скал. Скажем, тисо-самшитовая роща — памятник древней природы — находится на высоте 50 м над уровнем моря. Самая высокая точка заповедни-ка — вершина Цахвоа, 3346 м. По нашей территории проходит водораздел. С южного макросклона реки стекают в Черное море, с северного передового хребта — в Азовское. На южном макросклоне обитает много медведей, на северном их меньше, зато там живут зубры. А на южном их почти нет. Здесь обильные снега, максимальная глубина покрова — 7-8 м на перевале, но температура выше. В районе кордона Пслух она составляет -13°С. На северном склоне высота снега всего 0,5-0,8 м (район кордона Умпырь), но температура -28-30°С. Зубрам нужно максимально 0,45 м снежного покрова: только такой они смогут копытить. Если снега выпадет больше, они не смогут найти корм.

Все это своеобразие уникально. И я могу с уверенностью сказать, что наш заповедник — единственный в России, где существует такое многообразие представителей животного мира.

— Как определить: хороший заповедник или плохой?

— Начну издалека. В 1986 году у нас насчитывалось 1340 зубров, а в 1999-м их стало 135. И в этом были виноваты не только браконьеры. Я лично в 1986 и 1993 годах находил по 80 мертвых зубров. В районе Умпыря, в долине выдалась суровая зима, выпало почти метр снега. А потом пошел дождь и ударил мороз. В таких условиях зверь просто не мог раздобыть себе корм. Это было для нас трагедией. Сейчас зубры научились выживать. Посмотрите на фотографию, что висит у меня в кабинете, — она сделана в 2007 году. На ней изображено самое крупное стадо зубров на планете: 78 особей. А сейчас у нас уже есть стадо из 140 животных.

Сегодня в заповеднике находится более 1200 зубров. При этом максимальная плотность проживания на этой территории составляет 800 голов. Зубр стал выходить за пределы заповедника — в Урупский, Мостовской районы, в окрестности станицы Даховской. Нам приходится охранять зверя уже совместно с субъектами Федерации.

Летом зубр уходит в альпийские луга на территории заповедника. В 2004-м, через два года, как я стал директором заповедника, руководитель Росприроднадзора по Южному федеральному округу вынес мне представление, что у нас плохая охрана. Тогда я возмутился. До этого мы за 7 лет только в Адыгее изъяли 185 стволов нелегального нарезного оружия. Я написал жалобу в Москву: «Объясните, почему мы плохо охраняем заповедник». Приехала разбираться комиссия, и я спросил у ее представителей: «Какие у вас критерии оценки эффективности охраны?» Мне ответили, что мы мало выписываем протоколов о нарушении, что соответствовало действительности. Я сказал тогда, что это не критерий. Критерий — увеличение численности и поведение животных. Хорошо помню, как в 90-е годы прошлого века на Цахвоа звери, заслышав мало-мальский шум, сразу убегали. Сейчас у нас животные не боятся туристов — их только с рук не кормят. А, скажем, в Безенгийском ущелье, что находится на территории Кабардино-Балкарского заповедника, последние 90 лет не раздалось ни одного выстрела. Так там животное за ногу можно поймать. Вот это я считаю показателем хорошего заповедника.

Нет смысла идти охотиться

— Какова в заповеднике ситуация с браконьерами?

— Я только что завершил совещание, на котором «гонял» опергруппу, чтобы она ловила браконьеров. Но таковых у нас нет. За 20 лет мы не поймали ни одного браконьера на территории заповедника. За его пределами — да, брали. Объясню, в чем тут дело. В советское время браконьеры ловили куницу, одна шкура которой стоила 75 рублей. Эта сумма была сопоставима с месячной зарплатой инспектора. Вот как-то в Псебае мы поймали парня, у него оказалось 10 шкур — моя годовая зарплата. Лет 5-6 назад мне предлагали в Сибири невыделанную шкурку соболя за 1200 рублей, а за такую же беличью просили 50 рублей. Интерес к пушнине пропал. Смысла идти за ней в заповедник больше нет. Раньше в Адыгее и Краснодарском крае разрешали охоту, на того же медведя.

Сейчас все виды охоты в Национальном парке закрыты. А он окружает наш заповедник — как бруствер. Чтобы попасть в заповедник, надо пройти по Национальному парку километров 50-60. В Адыгее за прошлый год охотинспекция зафиксировала всего 5 нарушений. Это ни о чем.

Раньше вокруг заповедника стояли коши — летние лагеря, где пасли коров, овец, и все лето жили пастухи. Зачем им резать свою корову или барана, лучше же убить оленя, косулю или тура. Кстати, массовое убийство зубров произошло в заповеднике всего раз, в 1978 году — 9 голов. Тогда заготовили 8 тонн мяса, его вывезли вертолетом. Браконьеры заметили инспектора, а когда убегали, оставили гимнастерку, на которой оказался написанный хлоркой номер военного билета владельца, благодаря чему их и нашли. Присудили им по 4 года тюрьмы. На браконьерстве мы поставили крест. Нет смысла охотникам отправляться в заповедник, если вокруг находятся охотхозяйства. Тем более штрафы сумасшедшие, в Уголовном кодексе есть статья 258-я за незаконную охоту. Конечно, может, кто-то и зайдет в заповедник. Но для чего? Куница не нужна. Пушнина тоже. Медвежьим жиром никто не пользуется. Для меня опасно уже не браконьерство, а туристы, которые с территории заповедника вынесут краснокнижного шмеля, растение, гусениц, поймают тритона.

— За счет чего существует заповедник?

— Когда я стал директором, то объявил, что нам нужно зарабатывать туризмом. Тогда доход заповедника составлял 1 млн 200 тыс. рублей. За прошлый год — 220 млн рублей. При этом государство дает еще 130 млн. У нас денег немерено! Мы подняли зарплату сотрудникам — они получают 30-70 тыс. рублей. Согласно договору, 40% от нашей прибыли я имею право тратить на зарплату. У нас она довольно неплохая для бюджетников.

Анализируем, что нам приносит наибольший доход

— Говорят, что ваш заповедник единственный в России, который отказался от части финансирования. Это действительно так?

— Много денег нам не дают, но мы и не просим. Наш заповедник расположен в очень густонаселенном районе. У нас создано 16 туристических маршрутов. Все они проходят по периферии, вглубь зайти нереально. В прошлом году заповедник посетило 563 тыс. человек, но непосредственно на территорию попало всего 97 тыс., остальные посетили Лауру, Гузерипль, тисо-самшитовую рощу, плато Лаго-Наки. Мы создали первый в заповеднике вольерный комплекс. Это такой уголок на Красной Поляне, где люди могут увидеть зубра и других зверей, живущих в заповеднике. Комплекс приносит хороший доход: около 40-50 млн рублей в год. Мы также проводим там занятия со школьниками и студентами. У нас есть тисо-самшитовая роща. Сначала там был один прогулочный маршрут — 1,78 км. Я подумал: один раз я туда приду, второй, ну, третий, больше мне приезжать станет уже неинтересно. Тогда мы создали там большое кольцо — 5 км, сделали три выхода. Сегодня у туристов появилось больше вариантов для прогулок. Мы сейчас не гонимся за людьми. Если все заповедники — а их 160 — согласно статистике за прошлый год, посетило 10 млн человек, то в нашем побывало более 500 тысяч.

Как я сказал, 40% от заработка мы тратим на зарплату, остальные 60% идет на развитие инфраструктуры. Анализируем, что нам приносит наибольший доход. Например, у туристов очень популярен Лагонакский биосферный полигон: его посещают 53% наших отдыхающих. Или лагерь Холодный — этот маршрут всего 8 км. Его посетило 25%. Третий по популярности маршрут (8%) — Ачишхо и Ачипсинские водопады. На эти направления мы тратим наши доходы, развиваем инфраструктуру. Сегодня решили увеличить количество настилов на маршрутах. На озере Кардывач уже уложено 350 м деревянных настилов, чтобы люди не ходили по траве. В следующем году увеличим количество настилов, на которых туристы в приютах смогут спать. Раз мы зарабатываем, должны и тратить. Сейчас ставим перед собой задачу не повышать число туристов, а развивать удобства. Например, мы уже дали поручение организовать на приюте Фишт подачу горячей воды. Я против того, чтобы люди мыли посуду в холодной речке. Три года назад туда провели интернет, но, правда, тогда получили кучу недовольства. В походе люди стремятся оторваться от телефонов, от дел. А тут приходишь в приют — и у тебя куча сообщений в мессенджере, уведомлений о неотвеченных звонках. И ты уже не отдыхаешь, а начинаешь делами заниматься, писать ответы.

— С чем вообще связано успешное хозяйство в заповеднике? Почему в высокогорном Кабардино-Балкарском заповеднике стоят приюты еще с советских времен, а у вас они новые и современные?

— Успех нашего заповедника — в эффективной работе. Мы каждый год строим новые дома, развиваемся. Сейчас за 7 млн рублей снова купили два домика: один на три, другой на четыре спальни. Построили «тропу чувств» на кордоне Лаура.

— В следующем году заповеднику исполнится 100 лет. Каким вы видите его дальнейшее развитие?

— Мы всю жизнь говорим и пишем о флоре и фауне, но забываем о людях, наших сотрудниках. В 2004 году издали «Книгу памяти наших сердец» — о тех людях, благодаря которым существовал и существует заповедник. Моя задача — создать комфортные условия для сотрудников. Когда в 2002-м я стал директором, из 16 кордонов только на одном был свет — на Лауре, остальные освещались керосиновыми лампами. Сейчас каждый кордон обеспечен электричеством, интернетом, есть душ, туалет. Ближайшая задача — завершить ремонт трех квартир на кордонах, сделать современным кордон Лагерный, все это газифицировать. Нам надо возводить современные приюты, построить общежитие на 12 квартир на Лауре для сотрудников.

Три раза падал на вертолете, тонул

— К 2019 году вы обещали запустить круглогодичные маршруты и оборудовать места для отдыха маломобильным. Мне не удалось найти или увидеть такие.

— Тогда я сказал, что в Сочи нет ни одного места отдыха для инвалидов и многодетных семей. Предложил, чтобы в Национальном парке каждое лесничество, а их всего 16, безвозмездно оборудовало бы одно место отдыха для инвалидов — стол без лавки. Но этого не произошло. В заповеднике не положено по закону делать такие места отдыха. Мы можем только прокладывать маршруты и ставить рекреационные объекты. Зимние маршруты мы создали в Лаго-Наки на биосферном полигоне. Это экскурсии по 10 человек, которые ездят на снегоходах, управляемых специалистами, им рассказывают о местной природе. И дело тут даже не в заработке. Мы не рвемся за большими деньгами, главное — люди стали ходить к нам круглый год. На Красной Поляне мы сделали ски-туры на Бзерпинский карниз. Маршруты проходят с инструкторами. Делаем упор не на массовость, а на качество. Кстати, открыли летний маршрут на метеостанцию Джуга. Водим туда группы по 5 человек 3-4 раза в месяц, даем им лошадей для перевозки груза. Туристов сопровождают инспектор и научный сотрудник. По дороге им рассказывают про местные растения, они наблюдают зверей. Эти люди, по сути, идут в научную экспедицию. Все это происходит без ущерба природе.

— Вокруг заповедника ведется строительство туристической инфраструктуры. Собираются возводить лыжный курорт Лаго-Наки. С другой стороны, мы наблюдаем расцвет экологического туризма. Какой вы тут видите баланс?

— В заповеднике под строительство не задействовано ни одного квадратного метра. Комплекс в Лаго-Наки возводят за его пределами. К нам проведут прямую канатную дорогу. Но рубить ничего не собираются — леса там нет. Трасс никаких проводить не станут. Снег упал — по нему проехали. Ущерба в этом я не вижу. Запрещать нецелесообразно, ведь человек всегда хочет попасть в такие места. Я предложил сделать на Лаго-Наки туристический маршрут. Оборудовать приют на Инструкторской Щели. Люди приедут туда по канатной дороге, посмотрят на гору Абадзеш, спустятся на Инструкторскую Щель, прогуляются пешком 7 км — и вернутся обратно. Только необходимо создать условия. Я побывал в Национальном парке США. Мы проехали 180 км по асфальту к водопаду, через лес, в котором ни одной живой души. Там оборудованы стоянки. Сворачиваешь с дороги, нажимаешь кнопку на такой стоянке — включается электричество, можешь приготовить пищу. Разве плохо?

— Ваш пресс-атташе всегда с гордостью говорит, что вы первый директор Кавказского заповедника, который прошел путь от лесничего. Это действительно редкость в вашей профессии?

— Я 21-й директор заповедника, возглавляю его 20 лет. Еще 15 лет им руководил Николай Тимохин. То есть на двух директоров — 35 лет. Из 99 лет существования 64 года заповедником руководили оставшиеся 19 директоров. Получается, среднее время нахождения их на этой должности составляло 3 года. Директора в СССР назначались по партийной линии. Человек заходил в кабинет и не всегда понимал, что должен делать, где, скажем, нужно мост проложить. Я единственный, кто прошел путь от рядового лесничего до руководителя.

— Обычно у сотрудников заповедника припасено много разных курьезных, занимательных, поучительных историй. У вас есть такая?

— Историй много. Три раза падал на вертолете (Шевелев достает из рабочего стола фотографии, где он снят на фоне разбитой машины. — Прим. «КИ»), тонул. Как-то задержал 6 вооруженных браконьеров. Правда, я тогда не понимал, что делаю. Пошел на них один с пистолетом. По закону, нельзя так рисковать.

— А как вы вообще пришли в заповедник?

— Работал на туристической базе. Как-то меня пригласили помочь найти инспектора. Как потом выяснилось, он промок и замерзал. Ситуация для него оказалась безнадежной, в итоге он решил покончить жизнь самоубийством, выстрелив в себе в рот. Так, помогая его искать, я и решил работать здесь.

Материал подготовил Максим Куликов